НИ В СКАЗКЕ СКАЗАТЬ, НИ ПЕРОМ ОПИСАТЬ


Стали шуметь про то, что в диссертациях-де плагиата много и неплохо бы с ним побороться. Однако сомнительно, что очередная кампания поможет. Ибо обнаружить и доказать плагиат относительно нетрудно – а как быть с оригинальной серостью и теми, кто ее вовсю культивирует?

В этой связи решил продублировать свой пост из «ЖЖ»: уж больно характерна ситуация, о которой идет речь.

Прочитал недавно автореферат кандидатской диссертации, выполненной в Ишимском государственном педагогическом институте им. П.П. Ершова и намеченной к защите в диссертационном совете Д. 212.274.09 при Тюменском государственном университете (ТюмГУ). Сразу запала в душу нетривиальная тема: «В.М. Шукшин и М.А. Булгаков: творческий диалог в русской литературе конца 1960-х – первой половины 1970-х годов».

Если кто забыл – Булгаков умер в 1940 году. А диалог, как объяснено в «Словаре русского языка» С. Ожегова, есть «разговор между двумя или несколькими лицами». Отсюда логически вытекает, что двустороннее общение здравствовавшего Шукшина и покойного Булгакова могло осуществляться разве что путем спиритических сеансов.

Про это я и сообщил диссертационному совету в отзыве об автореферате. Отзыв вышел весьма кратким, поскольку о других проблемах (см. ниже) говорить не стал. Не хотелось акцентировать внимание на диссертантке и делать одну ее ответственной за то, в чем виноваты многие:   а) научный руководитель, одобривший (а может, придумавший) такую тему; б) кафедра филологии и культурологии Ишимского государственного педагогического института (аспиранткой которой состояла соискательница), вкупе с ученым советом того же института утвердившая тему, а позже рекомендовавшая диссертацию к защите; в) упомянутый диссовет Д. 212.274.09, проведший экспертизу работы, признавший ее кондиционной и принявший к защите; г) ВАК, внесшая тему в анналы, разместившая на своем сайте объявление о защите и автореферат. На круг выходит тридцать-сорок соучастников. В таком духе я и написал отзыв: мол, допущен коллективный «просмотр», и его необходимо исправить, пройдя соответствующую процедуру. Ибо диссертация, в заглавии которой содержится столь явная и грубая логическая ошибка, рассмотрению не подлежит.

14.02.2013 г. имела место защита. Уж не знаю, был ли зачитан на ней мой отзыв, зато знаю результат голосования: 17 – «за», 1 – «против». Стало быть, членов диссовета Д. 212.274.09 собственная халатность не взволновала.

Ну что ж, посмотрим повнимательнее, за что они так дружно проголосовали. Привожу избранные цитаты из автореферата с указанием страниц (нумерация в «бумажном» варианте несколько отличается от файла на сайте ВАК); авторские стиль и пунктуация сохранены (будущим диссертантам советую зачитывать цитаты вслух, усваивая богато использованную в них книжную лексику и кудрявые грамматические обороты).

«Наследие В.М. Шукшина сегодня системно рефлексируется в самых разных аспектах…» (3).

[Актуальность темы] «диктуется отсутствием удовлетворительных объяснений того очевидного перелома жизненной и творческой стратегии Шукшина, зафиксированного специалистами на отрезке конца 1960-х годов» (4).

«Цель диссертационной работы – выявить тип и горизонт отношений В.М. Шукшина с личностью и наследием М.А. Булгакова…» (5).

«Резкость обновления Шукшиным своей жизнетворческой стратегии в конце 1960-х годов <…> могла быть вызвана некими извне идущими обстоятельствами, поразившими художника, ответившими на мучившие его вопросы и качественно стимулировавшими его духовный подвиг последних лет; таковым был для Шукшина пример духовного самостояния М.А. Булгакова, открытый ему булгаковским бумом в советской стране, остаться нейтральным по отношению к которому в поединке с эпохой за правду народного духа было практически невозможно» (6–7).

«“Встреча” позднего В.М. Шукшина с феноменом М.А. Булгакова имела диалогический характер и достаточно широкое “поле согласия” с казалось бы социально далеким ему по происхождению мастером слова. В основе согласия было понимание обоими художниками глубокого кризиса национальной духовной жизни России в середине ХХ века (1930–1960-е годы) и особой миссии, которая лежит на русском писателе по восстановлению правды о положении страны и ее народа» (7).

«Шукшин нашел для себя в Булгакове ориентир и пример достойного поведения в ближайшей к себе исторической эпохе, образец возвращения к читателю, причем с неслыханным достоинством для “советского писателя”» (7).

«Тип героя-путника с доминантой бесстрашия перед лицом испытаний…» (7).

«Шукшин <…> примеряет на себя булгаковский образ уставшего мастера, <…> желающего покоя, но имеющего в отличие от последнего волю к творческому порыву…» (8).

«В рассказе “Ванька Тепляшин”, помимо сюжетной проекции на линию поведения Бездомного в клинике Стравинского, автор открыто использует формулу из булгаковского романа “Никогда никого не проси”, при этом для него и героя очевидно, что в современности сами не предложат и ничего не дадут» (8).

«…Шукшин решает проблему награды в горизонтальной плоскости, а Булгаков в плоскости вертикальной» (8).

«В параграфе не ставилось задачи дать системное описание “булгаковского бума” в России второй половины 1960-х – первой половины 1970-х годов, предпринята попытка зафиксировать публичный характер и векторность рефлексии феномена Булгакова в этот период и те каналы, через которые мог быть вовлечен В.М. Шукшин в активную рефлексию наследия писателя» (10).

«В рефлексии булгаковского романа нами выделено три вектора аналитики, имеющих особую идейную ориентацию (“платформы”)» (11).

«Третий вектор можно условно обозначить как почвенно-народный, он позиционировал себя как самостоятельный, “серединный”, третий путь, не вступая ни в полемику, ни в “союз” со спорящими между собой первой и второй “платформами”» (11).

«Очевидно, что Палиевский интерпретацией булгаковского романа моделирует в качестве остроактуального сюжет пути шукшинского Ивана за справкой, его встречу с многоголовым коллективным Берлиозом, повсюду преследующего народного героя и оккупировавшего все поры русской жизни и культуры» (13).

«Так изнутри “малого времени” (М.М. Бахтин) открывается тот поворот в направленности моделирования героя и сюжета, который произошел в творчестве Шукшина конца 1960-х годов и был связан с “встречей” (М.М. Бахтин) писателя с наследием Булгакова и его специфической рефлексией своими современниками» (13).

«Аксиологичность и контрастность видения для Шукшина программны…» (14).

«Осмелимся предположить, что именно статус известности придает покою популярная булгаковская фраза из романа “Мастер и Маргарита”: “Он не заслужил света, он заслужил покой”, хотя, конечно, пушкинские обертоны о “покое и воле” здесь также важны…» (15).

«Возникает установка работы на вечность…» (16).

«Дома Турбиных и Байкаловых, подвал Мастера объединяет то, что все они переживают опасность…» (17–18).

«Множественность героев без чувства дома подтверждает булгаковскую и шукшинскую идею ненормальности бездомного существования» (18).

«Наличие жертвы – непременное условие существования любви не только для автора романа “Мастер и Маргарита”, но и для Шукшина, причем жертвы в глобальном и узком понимании: будь объектом любви родина или близкие люди…» (18).

 «В параграфе выделяются три типа героя-авантюриста: нерациональный <…> рациональный <…> женский» (21).

«Их [героев] дифференциация идет по признаку постоянства жизни во зле и болезни или же наличествует попытка выхода и отказа от данного состояния…» (21).

«В произведениях мастеров слова также важно наличие игры власти…» (22).

Напоминаю: это пишет аспирантка кафедры филологии педагогического университета, которой на филологическом факультете другого университета только что присвоена ученая степень кандидата филологических наук по специальности «русская литература».

Может, до русской литературы имело бы смысл заняться русским языком? Но, похоже, диссовет Д. 212.274.09 полагает, что для кандидата филологических наук это не обязательно.

Теперь несколько слов о содержании. Как говорил кот Бегемот, «главная линия этого опуса» состоит в следующем.

В 1960-х годах в СССР опубликовали роман «Мастер и Маргарита», а затем сняли фильм «Бег». Шукшину Булгаков очень понравился. Сильное впечатление произвела на Шукшина также статья П. Палиевского о романе «Мастер и Маргарита». Из нее Шукшин уяснил, что над народом беспрерывно глумятся, и стал посильно протестовать; однако «проблема глумления над народом и народным героем – проблема центральная, острая и нерешенная до сих пор» (12; орфография автора). К тому же под влиянием Палиевского Шукшин стал в своем творчестве ориентироваться исключительно на Булгакова. Если недоставало гражданского мужества – заимствовал его у Булгакова. Пишет Шукшин о важности дома в человеческой жизни – не иначе Булгаков навеял. Хочет Шукшин жить спокойно – явно берет пример с Мастера. Ощущает творческое одиночество – подражает ему же. Если же беспокоит совесть – тут не без Пилата. Еще от Булгакова у Шукшина «мотивы зла, болезни, жестокости, игры, покоя, награды» (7). А герои у них обоих «не просто озлоблены, они безжалостны, беспощадны» (21). И весь этот детский лепет изложен алогично, бессистемно, притом в характерном стиле (см. выше).

«Театральный роман» именуется повестью (5; заглавие «Записки покойника» диссертантке, похоже, неизвестно). У Булгакова обнаруживается драма «Последние дни» (5), хотя это название мхатовского спектакля по пьесе «Александр Пушкин». У Шукшина, оказывается, есть повесть «Поутру они проснулись» (5) – между тем произведение называется «А поутру они проснулись» (как и положено в песне «Шумел камыш…», откуда заимствована цитата). Короче, знания глубокие и прочные.

В начале автореферата (3–6) приведены списки десятков литературоведов (штук семьдесят, пожалуй; даже я там есть), на чьи работы «ориентируется» соискательница. А знали бы вы, на какой мощной методологии базируется ее научный труд! «В основе <…> исследования сочетание элементов типологического, семиотического, культурологического, системно-целостного и антропологического подходов к изучению литературных явлений. Также в ней используется в адаптивном варианте понятийный аппарат современной когнитивной лингвистики» (6; где это «в ней» – неясно; наверное, в той же методологии).

Одним словом, сомнений не остается: с теорией, как и с практикой, у новоиспеченного «кандидата» все в полном порядке. Остается только поздравить упомянутые учебные и научные подразделения, неутомимо и бескомпромиссно кующие научные кадры.

 



2012  ©   Яблоков Евгений Александрович