ОГНЕННЫЙ АНГЕЛ АНДРЕЯ ПЛАТОНОВА

(Повесть «Епифанские шлюзы»)

 

 

 

1

Находясь в одной стране, братья-инженеры реализуют замыслы одного и того же императора, однако имеют дело словно бы с разными народами: для Вильяма «россы мягки нравом, послушны и терпеливы в долгих и тяжких трудах» (95), а на строительстве, возглавляемом Бертраном, аборигены «укрываются от повинности» и разбегаются (108). Обращая внимание на возводимые братьями сооружения, необходимо отметить, что шлюзы создаются под руководством не только Бертрана, но и Вильяма (в данном случае не епифанские, а воронежские [96]). Причем о работе последнего Петр отзывается весьма высоко: «…и Леонардо да Винчи, изобретатель шлюзов, не устроил бы лучше» (96); сам Вильям провозглашает свои постройки вечными, гордо заявляя: «…ничего с сооружениями моими не станется, пока мир стоит» (96). В противовес этому водная система, созданная под руководством Бертрана, будет названа «вечным посмешищем» (124).

Не менее важно сообщение Вильяма о благополучном осушении котлована – этот эпизод контрастно противостоит роковому иссыханию Иван-озера, ставшему переломным моментом в судьбе Бертрана и предпосылкой его гибели. Бертрану воды недостает и добыть ее не удается; Вильям же успешно преодолевает ее избыток:

…Слаб грунт в месте шлюза и били могучие ключи. Немецкие помпы стали слабосильны от ключей, и шесть недель стояла работа от обильности тех ключей. Тогда мы изготовили машину, коя двенадцать бочек воды в минуту истребляла и работала без утиха восемь месяцев, и тогда мы посуху в глубь котлована пошли (96).

 

Во время встречи с Бертраном Петр говорит о Вильяме, что он «на славу водяную силу братать может искусными устройствами» (101). Согласно В. Далю, «обротать» – взнуздать (укротить) лошадь (Даль 1978–1980, т. 2, с. 616); у слова «обратывать» широкий спектр значений: ловить, обнимать, женить, обманывать и пр. (см.: СРНГ 1965–2010, вып. 22, с. 197), общая сема которых – овладение, подчинение. Но в платоновском контексте ассоциация со словом «брат» вносит и иной смысл: усмиряя воду, инженер как бы вступает с ней в родственные отношения. Слово «братание» наделяется амбивалентной семантикой, «уравнивающей» подчинение-неравенство и родство-равенство. Бертран же, как будет показано далее, экзистенциально неспособен «породниться» с водой, оттого, в частности, ему не суждено добиться конкретно-практического успеха.

В соответствии с логикой антидвойничества есть все основания думать, что невеста Анна благополучно дождалась Вильяма после четырех лет, проведенных им «в дикарях» (97). Такой вывод напрашивается именно потому, что Мери, невеста Бертрана, месяца через три после его отъезда из Англии вышла замуж за другого – объявив прежнего жениха «наивным и жестоким» (103).

 

2

 

…Мы навеки удумали главнейшие реки империи нашей в одно водяное тело сплотить и тем великую помощь оказать мирной торговле, да и всякому делу военному. Через оные работы крепко решено нами в сношение с древлеазийскими царствами сквозь Волгу и Каспий войти и весь свет с образованной Европой, поелику возможно, обручить. Да и самим через ту всесветную торговлишку малость попитаться, а на иноземном мастерстве руку народа набить (101).

 

 

3

 

Блаженный дух иль демон проклято́й, 

Облекся ль ты в благоуханье неба 

Иль в ада дым, со злом или с любовью 

 

При этом в платоновской повести есть и норвежский «знак»: один из подчиненных Бертрану немецких инженеров носит фамилию Берген (103) – использовано название города на юго-западе Норвегии, расположенного (через Северное море) примерно «напротив» Ньюкасла. В «Епифанских шлюзах» упоминается некий противоположный Ньюкестлю берег, «Европа на горизонте» (98) «за проливом» (115) – закономерна ассоциация с Ламаншем, однако города под названием Ньюкасл на его берегу нет. Между реальными Ньюкаслом и Бергеном более 700 км, и они, конечно, вне пределов взаимной видимости; но, думается, Платонов учитывал их «зеркальное» расположение, давая фамилию Берген персонажу, который, подобно Бертрану, отправился в Россию, оставив дома любимую женщину (103).

Будучи очередным двойником Бертрана, Карл Берген действует по логике здравого смысла и фактически выполняет ту «программу», которую Вильям наметил брату (97). Отметим, что антропонимы Бертран и Берген сходны по звучанию, а имя Карл, в свою очередь, ассоциируется со Средневековьем и «рыцарской» эпохой (хотя его носитель, по сравнению с Бертраном, мало похож на рыцаря). Особенно важно, что именно Карл Берген руководит «ключевыми» (в прямом и переносном смысле) работами на Иван-озере (118): дно бурят под его непосредственным руководством, а распоряжение об этом дает Бертран.

Другим текстом, привлекающим внимание прежде всего в связи с «девиантными» мотивами платоновской повести, является одна из глав книги И. Эренбурга «Тринадцать трубок» (1922). В новелле «Одиннадцатая» рассказано о трубке странной формы («Яйцо пребывает в ручке, как будто дамской, но украшенной манжетой» [Эренбург 1924, с. 185]), приобретенной неким Жоржиком Кеволе – то ли гомосексуалистом, то ли трансвеститом: «В 1901 году Жоржик попал в специальный дамский курорт… <…> Не желая лодырничать, Жоржик стал лечиться от женских болезней. Его глаза быстро приобрели таинственный отсвет Вечной Женственности» (Там же, с. 186). В местной лавочке Кеволе покупает трубку в качестве сувенира для друга, Валентина Аполлоновича Кискина. Постепенно выясняется, что она обладает загадочным свойством – приводит курящего (равно как и курящую) к смене сексуальной ориентации, перемене пола; вследствие этого совершаются курьезные события, которые и составляют фабулу новеллы. Поскольку в «Епифанских шлюзах» перверсийная топика играет существенную роль, ассоциация с «Тринадцатью трубками» не кажется случайной. Кстати, сходные «гендерные» коллизии обыгрываются и в других платоновских произведениях. Например, в повести Эренбурга читаем: «Заведующий выдачей трудовых книжек Обов, выкуривший как-то трубку, не менее тысячи гражданам в графе “пол” вписал нечто невразумительное: одним – “сомнительный”, другим – “не значится”, а третьим просто – “кукареку”» (Там же, с. 207). Сравним в «Чевенгуре» эпизод с дезертиром по прозвищу Недоделанный, которого секретарь зарегистрировал так: «Прочие – 1; пол: сомнительный» (Платонов 1988, с. 136). Возможно, совпадения носят случайный характер, но не исключено, что тема «Платонов и Эренбург» заслуживает более пристального внимания.

 

4

Существен вопрос о мотивировках, обусловивших приезд Бертрана в Россию, – информация на этот счет в повести противоречива, поскольку точки зрения персонажей взаимно конфликтны и упоминаемые ими факты не вполне сочетаются друг с другом. На первый взгляд кажется, что, отправившись в далекую страну, герой «откликнулся» на слова Вильяма и Мери; но, как выясняется, их «инициативы» совпали с устремлениями самого Бертрана.

Содержавшее прямой призыв «в Россию» письмо Вильяма вроде бы должно было оказать серьезное воздействие, однако Бертран констатирует, что оно «не причастно» к его отъезду, повлияло лишь несущественно – «сердечному решенью помогло» (99). Главным фактором герой считает волю Мери: «Я помню, ты сказала: мне нужен муж, как странник Искандер, как мчащийся Тамерлан или неукротимый Аттила. А если и моряк, то как Америго Веспуччи…» (99). Вероятно, эти слова и впрямь были произнесены (103), но, судя по дальнейшему поведению Мери, сказаны если не в шутку, то (сознательно или бессознательно) в порядке «провокации», чтобы подогреть соответствующие настроения в Бертране и тем самым фактически изгнать его.

 

Я видел, вижу словно и сейчас,

Как тело безголовое шагало

В толпе, кружащей неисчетный раз,

 

И срезанную голову держало

За космы, как фонарь, и голова

Взирала к нам и скорбно восклицала.

 

Он сам себе светил, и было два

В одном, единый в образе двойного,

Как – знает Тот, чья власть во всем права.

 

Остановясь у свода мостового,

Он кверху руку с головой простер,

Чтобы ко мне свое приблизить слово,

Такое вот: «Склони к мученьям взор,

Ты, что меж мертвых дышишь невозбранно!

Ты горших мук не видел до сих пор.

 

И если весть и обо мне желанна,

Знай: я Бертрам де Борн, тот, что в былом

Учил дурному короля Иоанна.

 

Я брань воздвиг меж сыном и отцом:

Не так Ахитофеловым советом

Давид был ранен и Авессалом.

 

Я связь родства расторг пред целым светом;

За это мозг мой отсечен навек

От корня своего в обрубке этом:

 

И я, как все, возмездья не избег».

(Данте 1992, с. 143–144)

 

На фоне данного эпизода платоновская повесть выглядит «полемически», ибо в ней герой по имени Бертран, обреченный «потерять» голову, на самом деле ее сохраняет. Впрочем, персонаж «Божественной комедии» тоже не вполне «обезглавлен», ибо держит голову «при себе».

Отметим, что персонаж Данте обитает в восьмом круге ада. Восьмая глава платоновской повести (кстати, начинающаяся словами «В начале августа…» [119], акцентирующими восьмой месяц) является кульминационной: именно в ней говорится про катастрофу с Иван-озером, узнав о которой, Бертран на время теряет человеческий облик, после чего принимается читать роман «Любовь леди Бетти Хьюг».

Замысел Петра, погубивший Бертрана, станет для героя своего рода «лестницей», и ему откроется истина, поскольку, в соответствии с цитируемыми Мери стихами, его душа «любима божеством». Правда, «любовь» будет явлена в финале в парадоксально гротескном, страшном виде – сцена казни придает мотиву амбивалентное звучание. И все же несомненно, что смерть становится для Бертрана своеобразным актом «крещения»; подчеркнем, что в православной традиции Богоявление и Крещение – именования одного двунадесятого праздника.

 

5

Переходя к образу героини, рассмотрим вначале коннотации ее фамилии. Она с равным успехом воспринимается как иностранная и русская, поскольку латинский по происхождению термин «карборунд» интернационален – так именуется карбид кремния, твердое и тугоплавкое вещество с высокими абразивными свойствами (карборундовое точило и пр.). На первый взгляд кажется, что в «говорящей» фамилии зафиксирована твердость как доминанта характера Мери, однако это не соответствует ее реальному поведению. Вместе с тем характерно, что письмо с сообщением о замужестве она подписывает двойной фамилией – «Карборунд-Рейс» (104).

Подобно фамилии самой Мери, фамилия ее мужа не слишком экзотична для русского уха. На фоне образа «первопроходца» Бертрана она означает обывательский вариант судьбы (см.: Роженцева 2000, с. 499), вызывая банально «транспортные» ассоциации – «муж-негоциант или простой моряк» (99). Но, исходя из «жизнеподобной» логики, такая интерпретация не вполне правомерна: слово «рейс» в русском языке восходит к немецкому Reise («путешествие»), в то время как в повести речь идет об англичанах. В английском же сходное по звучанию ray(s) имеет совершенно иное значение; с учетом этого двойная фамилия героини может интерпретироваться как «лучи карборунда» или «карборундовые лучи», актуализируя в образе Мери световую семантику.

Связь между карборундом и светом неслучайна. Природный карборунд (муассонит) имеет вид мелких кристаллов с алмазным блеском и используется также в ювелирных изделиях. Но еще важнее, что в научно-техническом контексте платоновской эпохи данное вещество фигурировало в связи с изобретениями, относившимися к сфере электричества.

В начале 1890-х гг. карборунд применял в своих опытах знаменитый ученый и изобретатель Никола Тесла. В лекции «Эксперименты с переменными токами высокого напряжения и высокой частоты» (февраль 1892 г., Лондон) он рассказывал об изобретенных им лампах с электродами из искусственного карборунда (Тесла 2003, с. L-62–L-64). Тесла разработал принципиально новую лампу, в которой раскаленный электрод передавал тепловую энергию молекулам газа в колбе, превращая их в источник света; при использовании тока высокой частоты такая лампа давала в 20 раз больше света, чем обычная лампа накаливания. Во время лекций ученый демонстрировал эффектный опыт: держа карборундовую лампу в одной руке, другой рукой брался за оголенный провод высокочастотного трансформатоpa. Через тело Теслы проходил ток напряжением в сотни тысяч вольт, не причиняя ему вреда, а лампа при этом пылала ярким светом:

 

Такая лампа горит, как Солнце: ее электрод соответствует массивному телу Солнца, а окружающий его газ – фотосфере, или светоизлучающему слою его атмосферы. <…> Наблюдая за этой действующей моделью карборундового солнца, которое он мог взять в руку, Тесла быстро увидел множество возможных приложений происходящих в ней явлений. Каждая электрическая волна, пробегавшая по крошечному электроду, заставляла его излучать град частиц, с огромной скоростью ударявшихся о внутреннюю поверхность колбы лишь затем, чтобы, отразившись, вновь вернуться к электроду. Солнце – сделал вывод Тесла – это раскаленное тело с высоким электрическим зарядом, и оно тоже выбрасывает ливни крошечных частиц, каждая из которых несет огромную энергию, потому что мчится с чрезвычайно высокой скоростью. Но ни вокруг Солнца, ни вокруг других звезд нет барьера в виде стеклянной колбы, поэтому ливни частиц продолжают уноситься в необъятные просторы космического пространства (О’Нил 2006, с. 137–138).

Известно, сколь сильно интересовали Платонова темы солнечного света и электричества. Влияние идей Теслы заметно в повести «Эфирный тракт», и вполне закономерно, что они откликнулись также в других произведениях писателя.

Таким образом, платоновская героиня с фамилией Карборунд-Рейс являет собой как бы светящийся кристалл «во плоти» – это усиливает мистические черты ее образа. «Кристалл олицетворяет ясновидение, сверхъестественные знания, духовное совершенство, целомудрие, девственность» (СЗЭ 2005, с. 394; см. также: Керлот 1994, с. 180–182). Ср. строки Откровения Иоанна Богослова: «…престол стоял на небе, и на престоле был Сидящий… <…> …и пред престолом море стеклянное, подобное кристаллу» (Откр. 4:2, 6); «И показал мне чистую реку воды жизни, светлую, как кристалл, исходящую от престола Бога и Агнца» (Откр. 22:1). Отметим также, что немецкое Reise по звучанию, а английское ray по написанию напоминают русское «рай».

6

Мери внутренне «неравновесна» и изначально не в состоянии выбрать между двумя женихами. Сначала она отказала Томасу, предпочтя Бертрана (103); когда тот уехал, немедленно вышла замуж за Томаса; а после смерти ребенка и распада семьи вновь «качнулась» к Бертрану. Судя по запомнившимся ему словам Мери, а также по ее письмам, героиня бессознательно стремится иметь двух мужей – «дальнего» и «ближнего». Не случайно Томас является «тезкой» апостола Фомы, имя которого по-арамейски означает «близнец» (прозвище Дидим представляет собой греческий «перевод» имени); тем самым подчеркивается, что Томас и Бертран – очередная пара антидвойников. Если первый, по словам Мери, «предан ей» (103), то второй предан ею.

В образе Мери воплощен основной в произведениях Платонова женский тип, реализующий «гендерное» начало в амплитуде от Вечной женственности до проститутки. Впрочем, сексуальная неразборчивость, характерная для ряда платоновских героинь, вроде Москвы Честновой, в варианте Мери выглядит, скорее, как легкомыслие и непоследовательность – вспомним слова пушкинского старого цыгана о «любящем шутя» женском сердце (впрочем, Бертран называет сердце Мери «безумным» [99], не поддающимся рациональному контролю).

«Идеальность» героини подчеркнута, в частности, аналогией рифмующихся имен Перри – Мери с пушкинским стихотворением «Из Barry Cornwall»:

 

Можно краше быть Мери,

Краше Мери моей,

Этой маленькой пери;

Но нельзя быть милей

Резвой, ласковой Мери

(Пушкин 1994–1996, т. 3, кн. 1, с. 259).

 

В этом контексте важен и образ ребенка Мери, смерть которого соответствует краху человекобожеской утопии, приводящему к смерти главного героя. Умерший «сын Марии» функционально тождествен принесшему себя «в жертву» Бертрану – перед нами очередная двойниковая пара, не случайно герой «тоскует и взывает во сне, как маленький» (108); гибель обоих ничего не изменяет в «земном» мире, но не бессмысленна во вселенском масштабе.

Переживая известие об измене бывшей невесты, Бертран, в частности, произносит: «Ах, как жаль мне тебя, Мери!..» (108). Фраза неоднозначна: с одной стороны, выражено сожаление от потери. С другой – Бертран как бы обнаруживает «сверхзнание»: понимает (либо интуитивно ощущает) Мери значительно глубже и видит ситуацию «из будущего», осознавая, что героиня выбрала худший вариант судьбы.

 

7

В связи с любовной линией в «Епифанских шлюзах» подчеркнем, что она связана не просто с межличностными, нравственными, но и с философскими проблемами. Метафорой царящей в мире дисгармонии между физической и метафизической сферами бытия, духом и эросом служит тема извращенной любви. Она реализована через смешение мужских и женских «ролей», травестию гендерных функций, акцентирование (в том числе в комично-пародийной форме) сексуальных девиаций и т. п.

 

8

Скважину в Иван-озере бурят 20–25 июля (119), то есть принимаются за нее в Ильин день (20 июля ст. ст.). Платонов специально акцентирует это обстоятельство: в донесении Карла Бергена есть странное с деловой точки зрения замечание, что несчастье возвестила воем «собака, по местному прозвищу Илюшка» (120). Таким образом, катастрофа обусловлена вмешательством бога-громовника, повелевающего небесным огнем; кстати, в связи с героиней платоновской повести примечательно, что в народной культуре присутствует также образ сестры Ильи Пророка – Марии Огненной (СД 1995–2012, т. 2, с. 403, 405–406; т. 3, с. 182–183).

Строго говоря, небеса «явились» герою значительно (на год) раньше: после чтения донесения от Бергена и романа «Любовь леди Бетти Хьюг» комната «наполнилась воздыханием неясных лучей тайного и захолустного неба» (121). Однако Бертран «нечаянно» засыпает и не видит этого зрелища (как в свое время не осознал угрожающего звука, предвещавшего катастрофу). Впрочем, «небесные» интенции героя проявились вскоре после его приезда в Россию: еще по дороге из Петербурга в Москву он заметил «страшную высоту неба» (105) – эпитет выглядит одновременно вдохновляющим и угрожающим.

Предпосылка к травестийному соединению мотивов огня и сексуальной девиации содержалась уже в стихотворении о «бедном рыцаре», который, «сгорев душою… на женщин не смотрел» (Пушкин 1994–1996, т. 3, кн. 1, с. 161). Соитие Бертрана с «ангелом-демоном» не просто пародия Благовещения в духе «Гавриилиады» (Пушкин 1994–1996, т. 4, с. 130–135), но как бы сюрреалистическая вариация на тему пушкинской поэмы, поскольку в роли «невесты» выступает сам главный герой «Епифанских шлюзов» – в этом аспекте он и отвергнувшая его «земная» невеста предстают «тезками».

Семантике «брачной ночи» соответствует акцентированный мотив крови. Прочитав первое письмо от Мери, Бертран произносит: «Кровь кончилась» (104), – ситуативно речь идет о крови из десен, но символически (кровь как носительница жизни) фраза означает, что герой «умер» в телесном смысле. Он становится «бесполым», у него исчезает инстинкт самосохранения, так что по дороге в Москву один из стражников говорит: «Кровя, брат, у тебя дохлые» (126). Но в финале «телесное» ощущение возвращается: Бертран видит «кровь в своих онемелых, остывших глазах» (127) и «оживает» – чтобы умереть.

 

9

В «Епифанских шлюзах» одиннадцать нумерованных глав. Однако финальный фрагмент, состоящий всего из нескольких строчек, столь важен, что с полным основанием может считаться особой главой. Речь идет о «посмертном» письме Бертрану, которое получено на Преображение (127) – это обстоятельство намекает на радикальную «метаморфозу» героя.

 

Между тем как он кончался,
Дух лукавый подоспел,
Душу рыцаря сбирался
Бес тащить уж в свой предел:

Он-де богу не молился,
Он не ведал-де поста,
Не путем-де волочился
Он за матушкой Христа.

Но пречистая сердечно

Заступилась за него

И впустила в царство вечно
Паладина своего

(Пушкин 1994–1996, т. 3, кн. 1, с. 162).

На сочетание богородичного и эпистолярного мотивов намекает явно неслучайная деталь после сцены казни: «Зазвонили к “Достойно”… <…> Дьяк зашел в церковь… и запасся свечечкой – для вечернего одинокого чтения» (127). Ситуативно подразумеваются молитвы по покойному Бертрану; но упоминание о молитве «Достойно есть яко воистину блажити Тя, Богородицу…» вызывает ассоциацию с иконой Богородицы «Достойно есть» («Милующая»), где Иисус и Богородица держат свиток, как бы обращаясь с посланием, «письмом». Кстати, по преданию эта молитва была дарована в X в. монаху Карейского монастыря архангелом Гавриилом, поэтому связана с топикой Благовещения (ее называют также «архангельской песнью»).

После свершившегося акта «породнения» с Россией Бертран провозглашен инженером гениальным и к тому же русским; письмо, подобно некоему диплому, удостоверяет это – речь не просто о прощении, но и о своего рода посвящении (ср. рыцарские коннотации в образе героя). Таким образом, братья-инженеры Перри в итоге как бы начинают принадлежать к разным культурам и «национальностям». Антидвойничество усиливается и за счет оформляющегося в ходе сюжета «тяготения» к различным сферам бытия: говоря метафорически, один из братьев связан с землей и водой, другой – с огнем и воздухом. «Неслиянность» этих стихий составляет неразрешимую глубинную коллизию платоновской повести.

Благодаря этим мотивам в подтексте формируется «литературная» тема: рукописные тексты (которых в повести – «предъявленных» или только упомянутых – около десятка) как бы живут собственной жизнью, возникают «самостоятельно» и пропадают неизвестно куда. Звучит намек на то, что письма в принципе принадлежат к иной, более высокой сфере, откуда доходят «до земли» не все, подчас проникая в земной мир лишь в виде неясных отголосков. Таково и последнее письмо, неизвестно кем написанное и буквально «канувшее в вечность» – положенное «от греха за божницу» (127). Текст, соседствующий с иконами, обретает черты жития – Бертран символически причисляется к лику святых. В «обратной перспективе» признаки агиографического жанра переходят и на всю повесть «Епифанские шлюзы», содержащую жизнеописание героя.

 

– Нам вот всё представляется вечность как идея, которую понять нельзя, что-то огромное, огромное! Да почему же непременно огромное? И вдруг, вместо всего этого, представьте себе, будет там одна комнатка, эдак вроде деревенской бани, закоптелая, а по всем углам пауки, и вот и вся вечность (Достоевский 1988–1996, т. 5, с. 272).

 

Финал «Епифанских шлюзов» закономерно амбивалентен. Непрочитанное письмо, «резюмирующее» земную судьбу героя-рыцаря, тонет в энтропии, однако читателю остается надежда на его потустороннее бытие.

 

10

Возвращаясь к теме взаимоотношений между Западом и Востоком в платоновской повести, можем резюмировать, что перед нами как бы история о «Западе», ставшем «Востоком». Если же говорить точнее, «Епифанские шлюзы» – произведение не о «Западе» и не о «Востоке»; главный герой переходит из одного культурного континуума в другой, но, по сути, не связан ни с тем, ни с другим, представляя собой не национальный и не космополитический, а универсально-«космический», если угодно – «сверхчеловеческий» тип. Рассматривая «Епифанские шлюзы» в диахронной перспективе, можно заключить, что образ инженера Перри (как и некоторых других героев платоновских повестей 1926–1927 гг.) знаменует эволюцию этого типа в творчестве Платонова: «сверхчеловек»-преобразователь трансформируется в странника, движущегося по миру в поисках вселенской истины, одновременно сопричастного бытию и чуждого ему.

Автор «Епифанских шлюзов» не только «биографически», но и эстетически пребывает «на подступах» к «Чевенгуру»; им овладевает образ «многовариантного» мира, в котором противоположности уравнены (вспомним в романе формулу «и так, и обратно»). В этом отношении «заглавный» образ шлюзов выбран весьма точно и служит метафорой тех принципов, на которых построен художественный мир повести. Шлюз – принципиально парный объект; и хотя это своего рода «препятствие», однако, в отличие, например, от обычных ворот, его функция не в том, чтобы затруднять проникновение (причем в обе стороны), а в том, чтобы облегчать его.

Анализ повести обнаруживает характерное для мироощущения писателя гротескное сочетание возвышенно-духовного и натуралистически-бытового, абстрактного и конкретного. Впрочем, диффузия этих начал здесь еще не столь радикальна, амбивалентность не проявляется с такой силой в художественном языке, как это будет в «Чевенгуре», где совершится кристаллизация «большого» платоновского стиля. Повесть «Епифанские шлюзы» может рассматриваться как один из этапов в данном процессе. Разумеется, это не умаляет «собственных» художественных достоинств произведения, являющегося одним из бесспорных шедевров платоновской прозы.

 

Яблоков Е.А. Хор солистов: Проблемы и герои русской
литературы первой половины XX века. СПб., 2014.

 

Литература

Анненков 1922 – Анненков Ю. Портреты. Пг., 1922.

Аннинский 1967 – Аннинский Л. Запад и Восток в творчестве Андрея Платонова // Народы Азии и Африки. 1967. № 4.

Архив 2009 – Архив А.П. Платонова. М., 2009. Кн. 1.

Афанасьев 1994 – Афанасьев А.Н. Поэтические воззрения славян на природу: В 3 т. М., 1994.

Бальбуров 2003 – Бальбуров Э.А. Андрей Платонов и русский космизм: проблема живого знания // «Страна философов» Андрея Платонова: проблемы творчества. М., 2003. Вып. 5.

Белинский 1979 – Белинский В.Г. Собр. соч.: В 9 т. М. 1979. Т. 5.

Блок 1971 – Блок А.А. Собр. соч.: В 6 т. М., 1971.

Васильев 1990 – Васильев В.В. Андрей Платонов: Очерк жизни и творчества. 2-е изд. М., 1990.

Гейне 1983 – Гейне Г. Собр. соч.: В 6 т. М., 1983. Т. 6.

Геллер 1982 – Геллер М. Андрей Платонов в поисках счастья. Париж, 1982.

Головачева 1997 – Головачева А.Г. «Звук лопнувшей струны»: Непрочитанные страницы истории «Вишневого сада» // Литература в школе. 1997. № 2.

Громов-Колли 1995 – Громов-Колли А. Заметки об исторической реальности, условном прототипе и проблематике повести «Епифанские шлюзы» // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. М., 1995. Вып. 2.

Гумилев 1991 – Гумилев Н. Соч.: В 3 т. М., 1991. Т. 1.

Даль 1978–1980 – Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. М., 1978–1980.

Данте 1992 – Данте Алигьери. Божественная комедия. М., 1992.

Достоевский 1988–1996 – Достоевский Ф.М. Собр. соч.: В 15 т. Л.; СПб., 1988–1996.

Золотницкий 1913 – Золотницкий Н.Ф. Цветы в легендах и преданиях. СПб. [1913]

Ингулов 1923 – Ингулов С. О живом человеке // На посту. 1923. № 4.

Ичин 2011 – Ичин К. Лев Лунц, брат-скоморох: О драматургии Льва Лунца. Белград, 2011.

Карасев 1995 – Карасев Л.В. Движение по склону: Пустота и вещество в мире А. Платонова // «Страна философов» Андрея Плато­нова: Проблемы творчества. М., 1995. Вып. 2.

Керлот 1994 – Керлот Х.Э. Словарь символов. М., 1994.

Корниенко 1993 – Корниенко Н.В. История текста и биография А.П. Платонова: 1926–1946 // Здесь и теперь. 1993. № 1.

Крюкова, Супрун 2004 – Крюкова И.В., Супрун В.И. К историко-лингвистическому изучению донской гидронимии // Вопросы ономастики. 2004. № 1.

Лангерак 1995 – Лангерак Т. Андрей Платонов: Материалы к биографии. 1899–1926 гг. Амстердам, 1995.

Лермонтов 1969 – Лермонтов М.Ю. Собр. соч.: В 4 т. М., 1969. Т. 4.

Лосев 1972 – Лосев О.В. У истоков полупроводниковой техники. Л., 1972.

Лунц 1994 – Лунц Л. Вне закона. СПб., 1994.

МНМ 1991–1992 – Мифы народов мира: Энциклопедия: В 2 т. М., 1991–1992.

Мухин 2011 – Мухин О.Н. «Царь наш Петр Алексеевич свою царицу постриг, а живет блудно с немками…»: Гендерный облик Петра I в контексте эпохи // Вестник Томского государственного университета. 2011. № 353.

Найман 1998 – Найман Э. В жопу прорубить окно: Сексуальная патология как идеологический каламбур у Андрея Платонова // Новое литературное обозрение. 1998. № 32.

Новиков 2004 – Новиков М.А. Олег Владимирович Лосев – пионер полупроводниковой электроники: к столетию со дня рождения // Физика твердого тела. 2004. Т. 46. Вып. 1

Одоевский 1918 – Одоевский А.И. Полн. собр. соч. [Б. м.] 1918.

О’Нил 2006 – О’Нил Дж. Дж. Гений, бьющий через край. Жизнь Николы Теслы. М., 2006.

Остроумов 1972 – Остроумов Г.А. Олег Владимирович Лосев: биобиблиографический очерк // Лосев О.В. У истоков полупроводниковой техники: Избр. труды. Л., 1972.

Парамонов 1987 – Парамонов Б. Чевенгур и окрестности // Континент. 1987. № 54.

Перри 1871 – Состояние России при нынешнем царе. Сочинение капитана Джона Перри. М., 1871.

Платонов 1988 – Платонов А.П. Чевенгур. М., 1988.

Платонов 2009–2011 – Платонов А. Собрание: В 8 т. М., 2009–2011.

Пушкин 1994–1996 – Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 17 т. М., 1994–1996.

Рассказы для радио 2003 – Рассказы А. Платонова для крестьянского радио 1928–1930-х гг. // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. М., 2003. Вып. 5.

Роженцева 2000 – Роженцева Е. Лирический сюжет в прозе А. Платонова 1927 г.: «Епифанские шлюзы» и «Однажды любившие» // «Страна философов» Андрея Платонова: Проблемы творчества. М., 2000. Вып. 4.

Ронен 2002 – Ронен О. «Естество» // Звезда. 2002. № 9.

СД 1995–2012 – Славянские древности: Этнолингвистический словарь: В 5 т. М., 1995–2012.

СЗЭ 2005 – Символы. Знаки Эмблемы. М., 2005.

СРНГ 1965–2010 – Словарь русских народных говоров. Л.; СПб., 1965–2010. Вып. 1–43 (изд. продолжается).

Стрельникова 1994 – Стрельникова В. «Разоблачители» социализма: О подпильнячниках // Андрей Платонов: Воспоминания современников. Материалы к биографии. М., 1994.

Тарасов-Родионов 1925 – Тарасов-Родионов А. Шоколад. М.; Л., 1925.

Толстая 2002 – Толстая Е.Д. Мирпослеконца. М., 2002.

Тургенев 1978–1986 – Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем: в 30 т. 2-е изд. Соч.: В 12 т. М., 1978–1986.

Хрящева 1999 – Хрящева Н.П. Миф о Петре I и платоновская современность в повести «Епифанские шлюзы» // Филологические записи. Воронеж, 1999. Вып. 13.

Цветаева 1990–1993 – Цветаева М.И. Собр. стихотворений, поэм и драматических произв.: В 3 т. М., 1990–1993.

Шифман 1993 – Шифман И.Ш. Комментарии // Учение. Пятикнижие Моисеево. М., 1993.

Эренбург 1924 – Эренбург И. Тринадцать трубок. Л.; М., 1924.

Яблоков 1992 – Яблоков Е.А. О философской позиции А. Платонова: проза середины 20-х – начала 30-х годов // Russian Literature. Amsterdam, 1992. V. 32.

Яблоков 2001 – Яблоков Е.А. На берегу неба: Роман Андрея Платонова «Чевенгур». СПб., 2001.

Яблоков 2005 – Яблоков Е.А. Нерегулируемые перекрестки: О Платонове, Булгакове и многих других. М., 2005.

Яблоков 2012 – Яблоков Е.А. А.С. Грин в жизни и творчестве. М., 2012.

 

 

Примечания

1 Исследователи, в частности, утверждают, что «Епифанских шлюзах» разрешается «ситуация противостояния сознания и природы, обусловленная пролеткультовским технократизмом молодого Платонова» (Бальбуров 2003, с. 315). В некоторых работах повесть, созданная и опубликованная в год 10-летия Октябрьского переворота, трактуется как протест против тоталитарных петровских (большевистских, сталинских) реформ (Громов-Колли 1995, с. 217–218) – кстати, еще в 1929 г. провозглашалось, что Платонов вслед за Пильняком, рисуя «дутые прожекты Петра», подразумевает «дутые прожекты Октябрьской революции» (Стрельникова 1994, с. 247). Подчас фиаско героя-иностранца интерпретируется как результат механистичности его мышления, неспособности понять русскую ментальность, душу и т. п. (Аннинский 1967, с. 104–105; Васильев 1990, с. 81), а об исполняемом им прожекте говорится, что он «составлен с пренебрежением к природе и с презрением к народу» (Геллер 1982, с. 86). По мнению других авторов, писатель «не склонен объяснять гибель героя, честного инженера-англичанина Перри… ни действием стихийных косных сил, ни вмешательством “европейских чуждых сил”» (Толстая 2002, с. 276).

2 Исследователи, упоминающие о братьях Перри (Чалмаев 1989, с. 194; Хрящева 1999, с. 79; и др.), не рассматривают их оппозицию в связи с целостным содержанием повести, и это приводит к чересчур радикальным, односторонним выводам. Так, М. Геллер пишет: «“Содомское соитие” русского палача и английского инженера было обречено на бесплодие – ибо бесплодной была идея осуществления бумажного “прожекта”» (Геллер 1982, с. 98). Но остается необъясненным, почему не оказались бесплодными «прожекты» Вильяма Перри и этот «английский инженер» не встретился с тем же палачом.

3 Забавно, что автор, ограничившийся в своем анализе лишь образом Бертрана, критикует платоноведов за отсутствие в их работах «элемента “медленного чтения”» (Найман 1998, с. 65).

4 Текст повести цитируется по: Платонов 2009–2001, т. 2, с указанием страницы; другие тексты по этому изданию – с указанием тома и страницы. Курсив в цитатах – мой.

5 Однако непохоже, что деньги имеют важное значение для самого Бертрана. Исследователи приписывали ему «жажду “длинного рубля”» (Геллер 1982, с. 84), «сребролюбие» (Лангерак 1995, с. 120), но такая оценка вряд ли справедлива: в повести сказано, что «за длинными рублями» приехали инженеры-немцы (113), к Бертрану же эта характеристика не относится.

6 Пародийную вариацию данного мотива видим в «Городе Градове». В числе мероприятий по индустриализации столоначальник Чалый упоминает следующий «прожект»: «..водяной канал в земле до Каспийского моря рыть будем, чтобы персидским купцам повадно стало торговать с градовскими госорганами» (2, 154). Градовцы даже приступают к реализации данной идеи – принимаются копать канал через четыре губернии до устья Волги (2, 158). Главный герой повести тоже имеет отношение к гидромелиоративным работам: в своих «Записках государственного человека» Шмаков упоминает о неких «водоудержательных плотинах», которые строились под его руководством, но были «уничтожены» (2, 156) – по-видимому, паводками.

7 Характерно соединение в одном ряду «разновозрастных» Петербурга (Бертран приплывает туда в начале 1709 г. – городу едва исполнилось пять лет) и Афин, ассоциирующихся с античностью: в начале XVIII в. возраст Афин составлял около 3000 лет. Сочетание античных коннотаций и образа Европы заставляет вспомнить мифический сюжет о похищении Европы Зевсом.

8 Ср. в «Эфирном тракте» идею взаимного «приспособления» жизнедеятельности человека и электрона путем ассимиляции «субъективных» хронотопов: «Одно существо век чувствует как целую эру, другое – как миг. Это “множество времен” – самая толстая и несокрушимая стена меж живыми, которую с трудом начинает разрушать тяжелая артиллерия человеческой науки» (2, 20).

9 Река станет причиной гибели героя, поэтому напрашивается мрачный каламбур: Танаид = «Дон + Аид». В игру включается и название дороги: ямщик при виде Танаида призывает двигаться быстрее, «штоб к ночевке на Идовском большаке быть беспременно» (107).

10 Неизбежна ассоциация со словами «трактовать», «трактат», значение которых связано с установлением порядка, системы.

11 Сходным образом эфирный тракт в одноименной повести не только имеет конкретно-«техническое» значение (способ подкормки электронов), но предстает метафорой пути сквозь время – духовного контакта современного мира с цивилизацией аюнитов, без чего «электромагнитное русло» (2, 21) не было бы найдено. Древнее открытие, воспринятое современными учеными, обеспечивает победу над временем: «…тракт становился мощными приводом вселенной, зацепленным за землю, обещающим завращать ее жизнь с космической скоростью» (2, 83). В принципе такая же функция «предписана» Танаиду.

Интересно, что за несколько лет до появления платоновских повестей увидел свет роман А. Грина «Блистающий мир» (Красная нива. 1923. № 20–30), где есть образ «эфирной» воздушной дороги, по которой восходит Друд: «Дорога эта, эфирнее самого воздуха, вилась голубым путем…» (Грин 1980, т. 3, с. 136). Зрелище напоминает эксперимент Егора Кирпичникова – «синюю спираль», превратившуюся в «столб синего… огня» (2, 87). Герой Грина поет песню, начинающуюся словами «Тот путь без дороги…» (Грин 1980, т. 3, с. 83) и как бы предваряющую образ метафизического «трахта» в «Епифанских шлюзах». В том же году была опубликована феерия «Алые паруса», многие детали которой сходны с платоновской повестью. Так, имя умершей матери Ассоль – Мери; образ Грэя содержит явные рыцарские коннотации; важнейшую роль в «Алых парусах», начиная с «солярного» заглавного образа, играет тема света; в финале герои покидают «не принявшую» их землю и уходят в морское пространство как в небесное – сходная оппозиция складывается в финале «Епифанских шлюзов»; и т.д. (подробнее о повести Грина: Яблоков 2012, с. 23–41).

12 Отрицание «трамбовки» («уплотнения» материи) подчеркивает «невещественность» дороги. Как бы в противовес идеальному «трахту» Бертраном будет разработан «водный тракт» (96) – который потребует масштабных земляных работ («трамбовки»), но окажется «неадекватным» физической реальности, поскольку основан на негодных данных.

13 Обратный путь из Епифани в Москву Бертран преодолевает буквально как странник – пешком, причем движение выглядит «самоцельным»: «Дорога… оказалась столь длинна, что Перри забыл, куда его ведут» (125).

14 Слово «круглое» может интерпретироваться как признак пространства, охватываемого глазом, ограниченного горизонтом (окоём), но вместе с тем воспринимается как качественная характеристика: непостижимо цельное, тотальное, неделимое в своей завершенности (ср. архаичный синоним «облый», родственный словам «обволакивать», «облекать» [Даль 1978–1980, т. 2, с. 598]) Вспомним описание храма Василия Блаженного: «…страшное усилие души грубого художника постигнуть тонкость, вместе – круглую пышность мира» (105).

15 Сходный образный строй – в стихотворении М. Цветаевой «Глаза» (1918): «Привычные к степям – глаза, / Привычные к слезам – глаза» (Цветаева 1990–1993, т. 1, с. 450).

16 Подобная пара «разнонаправленных» братьев возникнет в романе «Чевенгур»: в связи с Прокофием Двановым доминирует координата горизонтальная (движение по земле), в связи с Александром – вертикальная (уход в «озеро-небо»).

17 Н. Хрящева акцентирует в «Епифанских шлюзах» коллизию «безусловной» реальности и игры-утопии, отмечая, что Бертран – «единственный из всех, кто, принимая участие в царском действе, прожил эту “игру” как жизнь “до полной гибели всерьез”» (Хрящева 1999, с. 90).

18 Другая оксюморонная формула в данной фразе – «обильна сокровенность пространств» (95): здесь мера («обильна») применена к качеству («сокровенность»), которое по определению недоступно наблюдению, неизмеримо; соответственно, объект («пространства»), которому приписано данное качество, мыслится в одно и то же время осязаемым и неосязаемым.

19 Спустя примерно пять лет после «Епифанских шлюзов» Платонов поставит эту строку эпиграфом к «Техническому роману» (2, 433).

20 Кстати, Вогулов тоже создает систему каналов – правда, в горах: «для циркуляции воздуха и прохода ветров» (1, 304).

21 Тематическое сходство заставляет вспомнить и трагедию Л. Лунца «Бертран де Борн» (1922) – хотя, как справедливо отмечает К. Ичин, «Бертран Лунца представляет собой полную противоположность Бертрану Блока» (Ичин 2011, с. 227). В «Епифанских шлюзах», кажется, тоже нет прямых перекличек с трагедией Лунца, однако можно предположить, что Платонову было известно, по крайней мере, авторское послесловие к ней (см. далее). Отметим также стихотворение Г. Гейне «Бертран де Борн» (1839), в котором, однако, герой представлен исключительно как поэт, обладающий способностью «сердца людские покорять» (пер. В. Зоргенфрея – URL: http://www.vekperevoda.com/1855/sorgen.htm).

22 Разумеется, Ньюкестль является родным для обоих братьев Перри, но в образе Вильяма «рыцарское» начало не выражено, он принадлежит иному укладу.

23 Реальный Ньюкасл (Newcastle upon Tyne) на востоке Англии назван по замку XI в. Возможно, для Платонова имело значение и то, что город расположен на восточной оконечности вала Адриана (характерно сходство имени римского императора II в. с собственным именем писателя) – пересекающего остров оборонительного укрепления, которое в древности служило границей Англии и Шотландии.

24 Слова Гамлета «The time is out of joint» в переводе А. Кронеберга (1844) переданы так: «Пала связь времен» (URL: http://lib.ru/SHAKESPEARE/hamlet2.txt_with-big-pictures.html); в переводе К. Р. (1899) – «Порвалась цепь времен» (URL: http://lib.ru/SHAKESPEARE/hamlet3.txt).

25 О шекспировском подтексте в связи с данным мотивом чеховской комедии см.: Головачева 1997, с. 40.

26 В этом отношении герой «Епифанских шлюзов» как бы повторяет его судьбу – хотя Вильям, «отравивший» Бертрана сверхчеловеческой целью, субъективно действовал из лучших побуждений и не имеет ничего общего с коварным Клавдием.

27 Ср. в «Чевенгуре» онирическую беседу Дванова с умершим отцом – рыбак посылает Сашу в Чевенгур «за бессмертием» (Платонов 1988, с. 247). Позже мотив будет развит в пьесе «Голос отца» (7, 205).

28 Пер. А. Кронеберга (URL: http://lib.ru/SHAKESPEARE/hamlet2.txt_with-big-pictures.html).

29 Развивая тему возможных перекличек с творчеством Грина, отметим, что спонтанный переход платоновского героя от прозаической к поэтической речи напоминает персонажа «Алых парусов» Летику, говорящего то прозой, то стихами. Спустя несколько лет после «Епифанских шлюзов» мотив будет реализован в «Техническом романе» – ср. образ председателя сельсовета в Верчовке (2, 458–462); затем в рассказе «Родина электричества» данный персонаж трансформируется в делопроизводителя Степана Жаренова.

30 Уместно привести размышления Лунца в послесловии к трагедии «Бертран де Борн»: «Трудно в России писать трагедию. И величайшая трудность: чем писать ее? Прозой? Но в прозе патетические места звучат тускло. Стихами? Но какими. Официально принят пятистопный ямб. Но почему? <…> Пятистопный ямб для сцены, по-моему, непригоден. <…> И вот к чему я пришел; это опыт, не настаиваю на нем. Трагическую выспренность дает ямб. Но пятистопность тут ни при чем. Я писал “Бертрана де Борна” “прозой” и “свободным ямбом”, разбивая его на строчки в зависимости от интонации, от сценической фразы. Иногда я вводил даже анапесты или хореи для вящего ударения. Это не проза, не стихи, а сценическая речь, местами ритмическая» (Лунц 1994, с. 142). В сущности, такой же «сценической речью» написан эпизод платоновской повести.

31 Ныне Сазерленд входит в Хайленд, центром которого является Инвернесс – в трагедии Шекспира так называется замок Макбета, где тот убивает Дункана.

32 Возможно, Платонов воспользовался фамилией банкира Р. Сутерленда, жившего в Санкт-Петербурге с петровских времен и пожалованного баронским титулом. Примечательно, что принадлежавший Сутерленду особняк находится на набережной, которая в 1800–1918 гг. именовалась Английской (в советское время была переименована; прежнее название возвращено в 1994 г.).

33 Иные культурные ассоциации вызывает русифицированная форма имени, превращенного в отчество: «Рамзеич» (109). Она напоминает о фараоне Рамсесе II (XIII в. до н.э.), при котором фактически был прорыт первый канал между устьем Нила и Красным морем – в XIX в. по этому пути пройдет Суэцкий канал. Такая ассоциация подчеркивает роль Бертрана как «культурного героя», призванного соединить «времена». Кстати, при царствовании сына Рамсеса II («Рамзеича») фараона Мернептаха (имя означает «возлюбленный Птахом», т.е. богом-творцом), совершались события, описанные в библейской книге Исход.

34 Если Вильям в письме говорит по поводу невесты: «…питаюсь только кровоточием своего сердца по ней» (97), – то Бертран, мысленно обращаясь к Мери, упоминает про «влагу в сердце» (108), подразумевая некую абстрактную жидкость.

35 В связи с трагедией Лунца «Бертран де Борн» вспомним, что Замятин сыграл важнейшую роль в судьбе «Серапионовых братьев».

36 Как бы намеком на поиск источника выглядит вопрос Мери: «Чьи это стихи?» (116).

37 Автор «Параши», судя по всему, вполне сознательно перефразировал текст Пушкина. Кстати, В. Белинский, высоко оценив художественные достоинства тургеневской поэмы, именно пушкинское произведение назвал этапным и образцовым в жанровом отношении: «…нельзя не заметить… какие великие успехи в последнее время сделали наша поэзия и наше общество: чтоб убедиться в этом, стоит только вспомнить о поэмах, являвшихся до “Цыган” Пушкина...» (Белинский 1979, с. 449).

38 Между прочим, в повести имеется как бы «романтический антидвойник» героини, призывавшей Бертрана «покорить» мир, а затем заявившей о любви к домашнему уюту: герой прибывает в Петербург «на старом судне “Мери”, много раз видавшем и австралийские и южноафриканские порты» (97). «Первая» Мери лукаво подбивает героя пуститься в «большой» мир, «вторая» же физически «уносит» его из Англии.

39 Мери представляет Бертрана банальным колонизатором (104), но это лишь вульгаризация образа первопроходца – завоевания интересуют героя не в политическом, материальном смысле, а в аспекте обновлении образа мира.

40 Реминисценция сцены сватовства Андрея к Наташе есть и в романе «Чевенгур»: Копенкин, увидев Соню Мандрову, испытывает «влечение к ней – не ради обладания, а для за­щиты угне­тен­ной женской слабости» (Платонов 1988, с. 111). Ср. чувства князя Анд­рея перед Наташей: «…не было преж­ней поэтиче­ской и таинственной прелести же­ла­ния, а была жалость к ее жен­ской и детской слабости» (Толстой 1928–1958, т. 10, с. 225).

41 «Отсылкой» к толстовскому роману выглядит и то, что знакомство Наташи и Андрея на балу в новогоднюю ночь 31 декабря 1810 г. (Там же, с. 195) совершается «век спустя» после смерти ребенка Мери 1 января 1710 г. (115). Точнее, проходит ровно 101 год – это число в произведениях Платонова явно маркировано: в рассказе «Жажда нищего» инженер Электрон работает на «высокой башне – Атмосферный напор 101» (1, 271); в повести «Ювенильное море» возникает образ «мясосовхоза нумер сто один» (2, 352); в пьесе «14 Красных Избушек» один из персонажей –101-летний Хоз (7, 150).

42 Ср. эпизод «Чевенгура», где Копенкин, охваченный экстазом любви к Розе, «со страстью изрубил кулака» (Платонов 1988, с. 149).

43 Фамилия назначенного Петром нового, жестокого воеводы – Салтыков (114), вероятно, должна намекнуть на автора «Истории одного города». Кстати, в 1926 г. отмечалось 100-летие со дня рождения М. Салтыкова-Щедрина.

44 Подразумевается генерал-аншеф – звание на одну ступень ниже фельдмаршала.

45 Сходная мысль звучит в «Эфирном тракте»: «Было время: веселился воин, потом торжествовал богач, а теперь настало время ученого героя и ликующего знания. В науке поместилось ведущее начало Истории» (2, 67).

46 Образ Индии как идеальной страны ассоциируется с мистической «Индией Духа», упоминаемой в стихотворении Н. Гумилева «Заблудившийся трамвай» (Гумилев 1991, с. 297–299). Углубление лирического героя «в бездну времен» напоминает ситуацию платоновского Бертрана, оказавшегося в «межцивилизационном» и «межвременном» промежутке. Притом «вокзал», на котором продают билеты в «Индию Духа», оборачивается лавкой, где торгуют отрубленными головами, – духовный путь неизбежен вне физической смерти. Лирический герой Гумилева предчувствует собственную казнь – воображает палача и представляет себя обезглавленным; этот мотив также сближает стихотворение с платоновской повестью. Кстати, антураж одного из эпизодов «Заблудившегося трамвая» связан с XVIII веком (хотя, скорее, с екатерининским, а не петровским временем): «…с напудренною косой / Шел представляться Императрице». Наконец, героиню стихотворения (то ли возлюбленную, то ли прекрасную даму героя) зовут Машенькой; мысленный диалог с ней («Машенька, я никогда не думал, / Что можно так любить и грустить») напоминает «заочные» беседы Бертрана с Мери. Считается, что образ «Индии Духа» у Гумилева соотносится с афоризмом Г. Гейне: «Мы искали физическую Индию и нашли Америку. Теперь мы ищем духовную Индию – что же мы найдем?» (Гейне 1983, с. 334). Намек на «ошибку» Колумба дополнительно связывает это высказывание с платоновской повестью, герой которой хотел приобщиться к череде «земных» первооткрывателей, но вместо этого ему «открылось» нечто на небе. В связи с утопическими мотивами творчества Платонова немаловажно, что в русское культурное сознание «индийская» тема проникла и в собственно «восточном» облике – через народные легенды, сектантские учения и пр. «Есть нечто во внутренней форме слова “Индия” вызывающее ассоциацию с понятием “оттуда”, inde по-латыни, “иного царства”, “инейшего царства” в русском фольклоре, откуда пришел есенинский новый град Инония» (Ронен 2002, с. 233).

47 С Лермонтовым ассоциируются и шотландские мотивы повести: как известно, род Лермонтовых восходит к средневековому шотландскому поэту Томасу Лермонту. В стихотворениях «Гроб Оссиана» и «Желание» звучит тема Шотландии как подлинной родины лирического героя, где он хотел бы оказаться (Лермонтов 1969, т. 1, с. 112, 150–151).

48 Сходство антропонимов Перри и Петр (Петер) отмечено М. Геллером (см.: Геллер 1982, с. 85–86).

49 Похожи и разговорные формы имен: дьяк называет героя «Бердан Рамзеич», показывая ему грамотку, в которой царь именуется «Петр Алексеич» (109–110).

50 Слово «чудотворец» (2, 52) употребляется в «Эфирном тракте» по отношению к Михаилу Кирпичникову.

51 Мотив расплаты за чужую вину акцентирует внимание на генерале Трузсоне, неверные расчеты которого легли в основу «прожекта», составленного Бертраном (124). Отметим, что у данного персонажа есть исторический прототип, причем если в «Епифанских шлюзах» Трузсон – француз (122), то реальный инженер-генерал-лейтенант Х.И. Трузсон (1742–1813) был по происхождению немцем. В начале XIX в. он, в частности, строил Ивановский (Иванозерский) канал, соединявший верховья Оки с Доном (http://www.museum.ru/1812/persons/slovar/sl_t19.html), т.е. возобновил проект, который за сто лет до него (1697–1707) реализовал подлинный Джон Перри. Платонов делает Трузсона и Перри современниками, причем первый оказывается «губителем» второго – тем более что именно Трузсон в повести возглавляет «комиссию» на испытаниях построенной Бертраном водной системы, после чего докладывает Петру о неудаче строительства.

52 Ассоциация с этим произведением закономерна – вспомним, например, одно из замечаний Г. Литвина-Молотова по поводу платоновской повести «Строители страны»: «Разговоры и размышления о Данте – длинны, быть может, по­тому, что скопились в одном месте» (см.: Яблоков 2001, с. 20).

53 При этом подчеркивается, что герой значительно старше своих лет и выглядит сорокапятилетним (97). Действие происходит в 1709 г. – по-видимому, Платонов «арифметически» намекает на 1664 год. Трудно сказать, что́ имеется в виду; возможно, присутствует аллюзия на Льва Кирилловича Нарышкина (1664–1705) – дядю (брата матери) Петра Первого, одного из важных государственных деятелей конца XVIII в. Характерно, что фамилию Нарышкина носит героиня рассказа «Песчаная учительница», которую (как и героиню «Епифанских шлюзов») зовут Марией. Историческая Мария Нарышкина, многолетняя фаворитка Александра I, была женой праправнука Л. Нарышкина – Дмитрия Львовича. Впрочем, даже с учетом этих обстоятельств логика аллюзии все же не вполне ясна; притом в 1709 г. Л. Нарышкина уже не было в живых, до 45-летнего возраста он не дожил.

54 В 1940-х гг. в США свечение карборунда получило название «Losev-light» (см.: Остроумов 1972, с. 189).

55 Между прочим, на юбилейной выставке «Свет Лосева» в Центральном музее связи им. А.С. Попова (Санкт-Петербург, 2012) светодиодный портрет ученого был «озвучен» рассказами Платонова, написанными в конце 1920-х гг. для крестьянского радио (URL: http://www.timeout.ru/text/display/279675/?city=3).

56 Ср. эпизод повести «Впрок»: «…пришел другой мастеровой – Павел, по прозванию Прынцып; он принес кусок блестящего металла в руке.

– Что это? – спросил я у Григория.

– Это мы детекторы из него крошим.

– И много вам заказывают?

– Тыщи. Наши деревни музыку обожают, а слободы еще более. Я думаю, что дальше в степь радио и не проходит: у нас в округе антенн гуще, чем деревьев, вся волна тут оседает» (2, 307). Кстати, если понимать здесь слово «металл» в терминологическом смысле, оно не слишком уместно, поскольку в качестве детекторов используются кристаллы полупроводника (получить которые простым дроблением, конечно, невозможно), в то время как металлы являются проводниками.

57 Косвенным стимулом могло быть стремление намекнуть на поэму С. Есенина «Анна Снегина», прототипом героини которой считается Лидия Кашина, о чем Платонову, наверное, было известно. Примечательно, что в финале есенинской поэмы лирический герой получает от Анны (ср. имя невесты Вильяма Перри) письмо из Англии (реальная Л. Кашина после революции за границу не уехала и жила в Москве).

58 Формально они не были женаты, но к тому времени жили вместе уже около пяти лет и имели четырехлетнего сына. В письме от 26 января 1927 г. Платонов называет жену «замужней женщиной» (Архив 2009, с. 467), а летом того же года, отправляя ей почтовую открытку, указывает в адресе фамилию «Платонова» (см.: Там же, с. 481).

59 О точности аллюзийных совпадений судить трудно, но показательно, что М. Платонова не была рада посвящению и даже пыталась «снять» его, зачеркнув, – чему ее муж в упомянутом письме решительно воспротивился (см.: Там же, с. 467).

60 Ср. в «Чевенгуре»: «Копенкин ощущал даже запах платья Розы, запах умирающей травы, соединенный со скрытым теплом остатков жизни. Он не знал, что подобно Розе Люксембург в памяти Дванова пахла Соня Мандрова» (Платонов 1988, с. 148). В восприятии Сербинова Софья Александровна «похожа на одинокое стойкое растение на чужой земле» (Там же, с. 358).

61 Характерно, что «в Англии сирень… считается только цветком горя и несчастья… <…> Старая английская пословица даже говорит, что тот, кто носит сирень, никогда не будет носить венчального кольца. И потому послать сватающемуся жениху ветку сирени – значит отказать в руке той девушки, за которую он сватается» (Золотницкий 1913, с. 285).

62 Трактуя ситуацию «жизнеподобно», можно предположить, например, что подразумевается ранний токсикоз, отмечающийся иногда на второй-третьей неделях беременности. Но слова о «тревожащемся ребенке» создают образ вполне сформировавшегося «субъекта», обладающего если не сознанием, то, во всяком случае, эмоциями.

63 Развивая толстовские реминисценции, можно соотнести «альтернативное» замужество Мери с «влюбленностью» Наташи в Анатоля Курагина.

64 Сопоставим формулировку из письма Вильяма о строительстве шлюза, во время которого пришлось откачивать воду из котлована: «…эту тягость я снес в десять месяцев» (96). Диал. «тягость» – беременность (Даль 1978–1980, т. 4, с. 455). Вильям словно «родил» шлюз – причем, по контрасту со смертью недоношенного ребенка Мери, «беременность» оказалась весьма надежной, протянувшись несколько дольше, чем следует.

65 Ср. фразу из письма героини: «…мертвый мой мальчик… зовет меня разделить с ним его мучения и его смерть» (115).

66 Не менее важная в рассказе коллизия кочевничества / оседлости перекликается с темой странничества в «Епифанских шлюзах» и других платоновских произведениях.

67 О мотиве «машинофилии» у Платонова см.: Яблоков 2005, с. 122–132.

68 Как отмечает Б. Парамонов, в романе «не происходит любовно-брачного соединения с бытием, с природой, с женщиной (Парамонов 1987, с. 341).

69 По словам воеводы, «в Епифани одни бабы остались» (111) – перед нами своего рода «город женщин», в котором Бертран как бы единственный мужчина, пародийный «повелитель», не имеющий (да и не желающий) власти. Зато подчиненные (по крайней мере, формально) Бертрана, как явствует из составленной местными жителями жалобы, «девок до времени всех почитай оскоромили» (110).

70 Примечательно, что этого персонажа зовут Тарасом Родионовым (имя дочери – Ксения Тарасовна Родионова [113]): Платонов указывает на А. Тарасова-Родионова, автора нашумевшей повести «Шоколад» (1922), содержащей апологию красного террора. Повесть оканчивается казнью главного героя, большевика Зудина, которую тот принимает спокойно, едва ли не с оптимизмом, – и хотя вспоминает на мгновение о дочке Маше, но «пересиливает себя» (Тарасов-Родионов 1925, с. 215).

71 Каламбурный подтекст данной сцены отмечен в: Хрящева 1999, с. 86–87.

72 Платонов намекает на обстоятельства литературной жизни первой половины 1920-х гг. – фраза заставляет вспомнить выдвинутый в 1926 г. рапповцами лозунг «показа живого человека». Впрочем, еще в 1923 г. в статье С. Ингулова с характерным названием «О живом человеке» говорилось, например, про «Шоколад», что это «повесть о живых людях, действующих в нашей живой жизни» (Ингулов 1923, с. 87). В ответе платоновского воеводы, который не в состоянии абсолютно «военизировать» строительство, обеспечив режим государственного террора, видимо, «зашифровано» отношение автора «Епифанских шлюзов» к лозунгу (в возможно, и к повести Тарасова-Родионова).

73 Ср. в «Эфирном тракте» горестные размышления Михаила Кирпичникова: «…обнял жизнь, жму ее, ласкаю, а никак не оплодотворю… Будто женился человек, а сам только с виду мужчина и обманул жену…» (2, 47).

74 Кстати, это имя (Бетти = Элизабет) тоже встает в «богородичный» контекст: Елизавета – двоюродная сестра Марии, мать Иоанна Крестителя, образ которого важен в связи с мотивом декапитации.

75 Данный антропоним, по-видимому, ассоциировался у Платонова с эротическими и вообще гендерными контекстами; ср. реплику в комедии «Дураки на периферии»: «Приезжал к нам иностранец, по профессии турист, ихний гад, проделал в стене дыру в женскую уборную на вышине потолка и висел там, как паук, пока не измучился, фамилия его Гуго Ванцентович Прохадьзько» (7, 32). Правда, в «Лунных изысканиях» сходное имя, Гога, носит ребенок – невинная жертва Крейцкопфа (1, 120), но характерно, что этому персонажу автор дал фамилию Фемм (фр. femme – женщина, жена).

76 На этом фоне возникает предположение, что в элементах заглавия романа заключены эвфемистические каламбуры с сексуальным подтекстом: словосочетание «леди Бетти» напоминает фривольную анаграмму, да и фамилия ее мужа с учетом английского написания Hugh (Хью) кажется довольно «игривой».

77 Между прочим, в повести «Город Градов» именно такой вариант мыслится Шмаковым как оптимальный в мировом масштабе: «…он подумал о воде земного шара и решил, что лучше спустить все океаны и реки в подземные недра, чтобы была сухая территория. Тогда не будет беспокойства от дождей, а народ можно расселить просторнее» (2, 137).

78 Подобная семантика в сходной ситуации возникала и раньше. Обратим внимание на фразу «почтальона», доставившего письмо Мери: «Сударь, соизвольте приять посыл из английской державы!» (103). «Услав» сначала Бертрана из Англии, героиня теперь, фигурально выражаясь, «послала» его; в этом контексте глагол «приять» обретает дополнительные смысловые оттенки.

79 Э. Найман остроумно заметил, что эпизоды с палачом и ушедшим сквозь пробитое отверстие озером «реализуют» каламбур на тему пушкинского «прорубания окна в Европу» (Найман 1998, с. 65). Озеро фактически отождествляется с главным героем: «Прорыв происходит не через окно, а сквозь пронзенное европейское тело Перри» (Найман 1998, с. 68). Но, как уже было сказано, за рамками такой интерпретации остается образ другого брата Перри, Вильяма – который также является несомненным «европейцем», однако с его «телом» ничего подобного не происходит.

80 С учетом оппозиции «потерянной» / «сохраненной» головы су́дьбы двух погибших в России англичан – посла и Бертрана – выглядят вариацией образов Иоанна Крестителя и Иисуса.

81 Ср. финал беседы императора с Бертраном: «…Петр с быстротой, незаконной в его массивном теле, подошел к Бертрану и тряхнул его руку. / Затем Петр повернулся и ушел в свои покои, прохаркиваясь и тяжко дыша на ходу» (102).

82 Судя по всему, гибель Бертрана тоже совершилась около Ильина дня: последнее письмо на его имя получено «на яблошный спас» (127), т. е. 6 (19) августа, и к этому времени героя уже нет в живых.

83 Кстати, название «Из глубины» носил вышедший в 1918 г. «сборник статей о русской революции», продолжавший линию «Вех». Трудно сказать, предполагал ли подобную ассоциацию автор «Епифанских шлюзов», но несомненно, что в год 10-летия Советской власти она была нетривиальна и небезопасна.

84 В словосочетании «тщета неземного» первое слово употреблено в значении несущественность либо недостижимость – каламбурно переосмыслен фразеологизм «тщета земного» (vanitas), т. е. бессодержательность, пустота.

85 С учетом двойничества палача и царя отметим, что последний также способен насылать «огненную кару». На нерасторопного воеводу, плохо обеспечивавшего строительство людьми, Петр накладывает «епитимью» – гнать из Азова в Воронеж брандеры (114). Брандер – судно, нагруженное взрывчатыми или зажигательными веществами для поджога вражеских кораблей (хотя не очень понятно, зачем подобные суда могут понадобиться в Воронеже).

86 Кстати, в русском переводе Евангелия словом «тепл» заменено ц-слав. «обуморен» – буквально «обмерший, полумертвый».

87 Отвечая на вопрос дьяка, палач за дверью «скрежещет» (127) – слово «зубами» опущено, и глагол обретает расширительное значение, вызывая ассоциации, например, с трением железа о камень (будто речь идет не о живом существе). Ср. словосочетание «скрежет зубов и плач Перри» (120) – оборот намекает на евангельскую притчу о брачном пире, в финале которой царь дает слугам распоряжение по поводу гостя, фарисейски пренебрегшего пиршественными правилами: «…связав ему руки и ноги, возьмите его и бросьте во тьму внешнюю, где будет плач и скрежет зубов; ибо много званых, а мало избранных» (Матф. 22:13–14).

88 Существенно, что в Библии проступок Хама (созерцание и высмеивание наготы отца [Быт. 9:22]) имеет сексуальный подтекст: Хам как бы отбирает у отца потенцию и вместе с тем власть.

89 В 1926 г., незадолго перед тем, как была написана платоновская повесть, в Берлинской опере началась работа над постановкой оперы С. Прокофьева «Огненный ангел» по одноименному роману В. Брюсова (хотя в итоге спектакль так и не был завершен); в том же году в Ленинграде состоялась премьера оперы Прокофьева «Любовь к трем апельсинам», так что имя композитора было «на слуху». Тремя годами раньше Брюсов в рецензии («Печать и революция» 1923. № 6. С. 69) положительно оценил сборник стихов «Голубая глубина», и можно предполагать, что Платонов с повышенным вниманием относился к судьбе творческого наследия Брюсова. Во всяком случае судьба платоновского Бертрана – «рыцаря», потерявшего возлюбленную по имени Мария (кстати, реальную «ведьму», чью биографию использовал автор «Огненного ангела», звали Мария Рената Зенгер) и погибшего в «огненных» объятиях, перекликается с брюсовским романом.

90 Будучи ангелами, особо приближенными к престолу Бога, серафимы, вследствие связи с огнем, ас­со­циируются также со змея­ми, кры­ла­ты­ми дра­ко­на­ми (МНМ 1991–1992, т. 2, с. 427).

91 Возможно, для Платонова актуальна подтекстная ассоциация фамилии Перри с именем языческого бога-громовержца Перуна, культурно-функциональным «преемником» которого стал Илья-пророк.

92 В связи с образом шлюзов-«ступеней» можно упомянуть русский переводной (ср.: Быт. 28:12–16) апокриф «Лествица Иакова», где Иаков во сне видит соединяющую землю и небо лестницу с лицами на каждой из 12 ступеней, а наверху ее огненный лик, подобный человеческому; это зрелище ассоциируется со схождением Христа на землю.

93 Ср. эпизод «Чевенгура», в котором Дванов ощущает «родственность» руки Никитка, ранившего его и собирающегося убить: «Рука была большая и горячая. Дванову не хотелось, чтобы эта рука скоро оторвалась от него, и он положил на нее свою ласкающуюся ладонь» (Платонов 1988, с. 106). В ощущениях героя явствен эротический элемент – близкая смерть активизирует сексуальные импульсы.

94 Вспоминая об оставленном отце Бертрана, встретиться с которым ему не суждено, можно сказать, что герой, потеряв «земного» отца, приходит к «небесной» матери (хотя движение от воды к огню, кажется, поддерживает противоположную логику).

95 Характерно, что в английском языке присутствует «память» об их связи: ingenious – «изобретательный, находчивый, искусный, оригинальный»; ср. также пословицу all ingenious is simple – «все гениальное просто».

96 Сходный мотив встречается в романе «Чевенгур»: «словесная (устная. – Е.Я.) резолюция» представлена как письменный «приказ, при­клеен­ный мукой к заборам, ставням и плетням» (Платонов 1988, с. 257).

97 Ассоциации с романом Достоевского возникают и в связи с образом топора – который в платоновской повести «нарочито» бездействует, хотя по логике событий должен использоваться дважды: в эпизоде с «полюбовником царицы», которому Петр «оторвал», а не «отрубил» голову (126), и в истории главного героя, которому известно, что неудачливых кораблестроителей в Петербурге царь «предает… на снос головы», причем Бертран не боится ее «утратить» (113). В итоге голова «сохранена», но Бертран все равно погибает.